В час дня, Ваше превосходительство - Страница 123

123

Катя-маленькая, недовольная, что отец не взял Лидию Ивановну, к которой она привязалась с первых же дней, шла впереди. Арсений крепко держал отца за руку. Прохожие с интересом смотрели на военного с тремя ромбами комкора в петлицах и двумя орденами Красного Знамени на груди — для губернского Ярославля это было редкое зрелище.

Можно было взять извозчика, поехать на трамвае, но Болотин отправился пешком, не дав себе отчета, почему он так поступает. Но, шагнув на деревянный настил моста через Которосль, он понял: вот всего этого — скрипа тесин, такого знакомого запаха сырости, доносившегося снизу, с илистых берегов реки, грохота и дребезжания старых трамвайных вагонов, видневшегося впереди Ярославля — ему не хватало всю жизнь потому, что все это связано с Катей.

Именно по этому мосту она проходила с вокзала в те редкие счастливые дни, когда ей удавалось вырваться в Ярославль. Этой дорогой он каждый раз провожал ее, и почему-то всегда ночью. Как тоскливо было одному потом возвращаться в «Бристоль»!

В тот последний раз он увидал Катю в коридоре гостиницы. Она схватила его за руку, он хотел поцеловать ее, а она потащила его к окну: «Вы спите, а у вас восстание!..»

В «Бристоле» все было по-прежнему. Даже швейцар с огромной бородой напоминал того, прежнего, — Болотин хмуро ответил на почтительный низкий поклон.

Дети вошли в вестибюль и тут же выскочили — на улице заиграла шарманка.

«Вот тут она лежала», — подумал Болотин и отвел глаза от темного угла вестибюля, как будто Катя продолжала тут лежать.

Поднялся на второй этаж, остановился у номера, где когда-то жил. На какое-то мгновение мелькнула мысль: «Открою, а она там».

Но открылась дверь рядом, и из номера вышли двое — мужчина и женщина. Мужчина, не разглядев в темноте Болотина, спросил:

— Вы к товарищу Соколову? Он уехал и просил… Извините…

Женщина шла по коридору и все оглядывалась на Болотина — видно, и на нее три ромба и ордена произвели впечатление.

Болотин спустился в вестибюль. Катя-маленькая степенно устроилась на деревянном диванчике. Арсений что-то рассказывал швейцару.

Потрясенный нахлынувшими воспоминаниями, Болотин стоял не двигаясь.

«Никогда, никогда я этого не позабуду!»

— Папа! — крикнул Арсений.

— Сейчас, — ответил Анфим Иванович.

Он обнял Катю-маленькую и тихо сказал:

— На этом месте, Катенька, убили твою маму…

О чем не передумаешь, когда где-то заблудился твой сон!

Ровно в шесть ноль-ноль зазвонил телефон.

— Слушаю…

— Докладывает дежурный…

— Установили связь? — перебил Болотин.

— Связь с подполковником Орловым не установлена…

В Германии было четыре часа… Утро стояло серое, и все вокруг было серое: серые облака, серая бетонная дорога, серая машина, серые глаза у офицера.

В серой машине, мчавшейся по серой бетонной дороге с бешеной скоростью, — стрелка спидометра упала направо ниже красной черты, — везли по направлению к Берлину связанного, взятого этой ночью в плен раненого подполковника Алексея Орлова.

Офицер и водитель молчали. Орлов, придя в сознание, так и не мог понять: то ли ему послышалось, то ли это было на самом деле, — когда солдаты тащили его к машине, они как будто разговаривали по-русски.

Нам он нужен живой

Майор Калугин, доставивший советского офицера, ходил именинником. Еще бы! Захватить «человека самого Василевского»! Такой подарок Власову, особенно теперь, когда по «Русскому комитету» ползут и ползут слухи, что не сегодня, так завтра немцы перестанут отпускать субсидии на содержание комитета. Что тогда? Куда деваться всем деятелям? В лагеря военнопленных? В остлегионы? На курсы пропагандистов? Еще не известно, уцелеют ли сами курсы. Верхушка — Власов, Трухин, Малышкин, Жиленков, — понятно, найдет себе место, особенно Жиленков. Этот при любых условиях не пропадет, у него связи везде. Майкопский его в беде не оставит.

Ходили слухи, что Майкопский, а с ним и Жиленков вели переговоры с немцами об организации воинских частей, подчиненных непосредственно Власову. Немцы якобы пообещали. А кто их знает? Вдруг раздумают?

Слухов в комитете хоть отбавляй. Кто во что горазд.

Один слух подтвердился: по настойчивой просьбе Власова очередной выпуск пропагандистов и тех, кого навербовали на освобождавшиеся места, а всего около шестисот человек, направили в Белоруссию на борьбу с партизанами. Власов искал случай еще раз доказать Гиммлеру свою преданность Германии и показать свои кадры в действии.

Навербовали туда самых отборных, отдавая предпочтение тому, кто совершил больше преступлений против Советской власти.

Напутствуя в Добендорфе этот «сводный батальон», Власов назвал его основой будущей гвардии, «которая рано или поздно пронесет свои знамена до Москвы».

Командиром особой группы, которая обязана была расстреливать любого, кто струсит, был назначен майор Калугин. Его особая группа и захватила в плен подполковника Орлова.

Потом Калугин хвастался:

— Вы знаете, как эти бандиты дерутся, но против нас им, понятно, устоять было невозможно. Захватили пятнадцать человек раненых. Я распорядился. Первых пять расстреляли без хлопот, никто из них не пикнул. Поставили вторую пятерку — четверо сразу упали, а пятый стоит. А когда последних расстреливали, вот тут мне повезло. Один начал кричать, чтобы его выслушали. Я, говорит, такое вам скажу!.. Я ему: «Ну, говори!» А он мне: «Только не тут, чтобы никто не слышал». Я ему: «А кто ж тебя услышит? Эти, что ль? Они сейчас навеки замолчат». А он на моих парней показал. Хитрый, черт. Отвел я его в сторону: «Говори!» Он условие выставил: «Пообещайте, что сохраните мне жизнь, тогда расскажу!» Я пообещал. Он рассказал, что он радист и знает, что на это место через час должен спуститься на парашюте советский офицер, судя по всему, очень важный, — было приказано немедленно доставить его в Зубцы, где штаб партизанского генерала. И, понимаете, не соврал. Потом у меня хлопот хватило, вы понимаете, как мне трудно было этого офицера доставить сюда. Но я твердо решил: сделаю Андрею Андреевичу подарок. Шутка сказать, словили такую птицу, прилетела от самого Василевского.

123