В час дня, Ваше превосходительство - Страница 125

К оглавлению

125

— Заболтался с вами. И все попусту. Не миновать вам Рике.

Вошел, судя по нашивкам, унтер-офицер. Внес кувшин с водой и таз. Поставил на табурет.

— Можете воспользоваться.

Орлов попробовал воду — холодная, приятная.

Унтер добавил:

— Потребуется выйти — постучите.

Патом принесли завтрак, и неплохой: сосиски с картофельным пюре, кофе, два ломтика сыру, булочку.

Орлов подумал: «Стоит ли есть?.. Успею наголодаюсь, пока надо копить силы».

Поев, Орлов принялся расхаживать по камере: пять шагов вперед, пять назад. «Обязательно будут спрашивать о наступлении — это ясно как божий день!» Орлов вдруг ощутил, что все относящееся к его работе, к готовящемуся наступлению где-то очень далеко. Москва, генерал-полковник Болотин, товарищи — все далеко. Далеко, не по пространству, а по времени — и существует лишь как отдаленное воспоминание.

Несколько дней назад подполковник Орлов получил у Болотина двухдневный отпуск и съездил в Кинешму, где жили мать его жены Варвара Ивановна и сын Сережа.

Из сорока восьми часов отпуска тридцать восемь ушло на дорогу — вместо довоенных двенадцати поезд шел от Москвы девятнадцать часов.

Орлов видел сына в последний раз на рассвете 21 июня 1941 года. Накануне, в субботу, он с женой Кирой был на концерте — в Гродно приехали артисты московской эстрады, среди них были известный всей стране конферансье и молодой, но уже признанный скрипач.

Орлову на концерт идти не хотелось. Утром, в воскресенье, Кира с Сережей должны были уехать в Кинешму — бабушка слала письмо за письмом, просила привезти внука, и последний вечер хотелось побыть с Кирой и сыном. Но зашел майор Капустин с женой, и они уговорили пойти на концерт.

После концерта Орлов пришел в свой штаб и задержался там до рассвета.

А на рассвете началась война.

Когда Орлов в половине пятого утра забежал домой, ни Киры, ни сына там не оказалось. Какая-то женщина крикнула, что Кира, наверное, на вокзале.

Орлов помчался на вокзал. Пассажирский поезд только что отошел.

Уверенный, что семья уехала, Орлов заспешил в штаб полка. Над вокзалом с ревом и свистом пронеслась тройка «юнкерсов». Люди побежали с привокзальной площади спрятаться в подъезды.

В павильоне автобусной остановки Орлов увидел участников вчерашнего концерта. Скрипач, бледный, обхватив футляр обеими руками, молчал. На скамейке сидела молоденькая, очень хорошенькая актриса. Над ее темными пышными волосами возвышался алый бантик. Высокий, толстый конферансье по-женски всплескивал руками, говорил:

— Вы слышите, Эдик? Вы слышите, что она предлагает: «Найдем такси!» Вы что, в Москве? Или вы не понимаете, что происходит?

— Понимаю, — улыбаясь, ответила актриса, — и тем не менее давайте попробуем.

— Перестань валять дурака, Рита.

— Тогда пешком, — тем же бодрым тоном проговорила актриса и поправила бантик. — Стоять бесполезно, а идти очень хорошо! С каждым шагом ближе к Москве.

— С вещами? — недоуменно спросил конферансье. — С моими бебехами?

— А вы их бросьте, — невозмутимо посоветовала актриса. — Одно из двух: или вещи, или жизнь.

— Я не могу бросить скрипку, — твердо заявил скрипач. — Она из государственной коллекции…

— Понесем по очереди, — предложила актриса.

Налет кончился.

— Можно идти, товарищ капитан? — спросил Орлова конферансье. — И вообще, как все это будет дальше?

Еще вчера Орлов мог ответить на любой вопрос о возможных военных действиях. Сегодня он не мог ничего ответить: лгать было непривычно, а правды он и сам не знал.

— Как вам сказать? Поживем — увидим…

— Если поживем, — профессионально пошутил конферансье. И повторил: — Если поживем…

И добавил:

— Извините за бесцеремонный вопрос, товарищ военный.

Артисты потеряли к Орлову всякий интерес, заговорили о своем, а Орлову стало так стыдно, словно он, командир батальона капитан Орлов, ответствен за все происходящее.

— До свидания, товарищи, — сказал он и вышел из павильона. — Можно идти…

После Орлов часто вспоминал эту случайную встречу, особенно в окружении, когда ему самому недоставало рядом человека, способного все объяснить, подбодрить, помочь не потерять веру в то, что все в конце концов будет хорошо.

Тогда, в первые дни войны, Орлов не знал, что в районе Гродно, на стыке между Северо-Западным и Западным фронтами, фашистам удалось дальше всего продвинуться в глубь советской территории.

Орлов пережил много тяжелых дней. Пришлось увидеть всякое: брошенную на дорогах военную технику, пожары, убитых, трусов, поднимавших руки при первом залпе, паникеров, разбегавшихся от фырканья немецких мотоциклетов.

Из девятнадцати бойцов, вышедших с ним из Гродно, к половине июля осталось только семь — двенадцать человек погибли в стычках с немцами. Орлов долго нес их документы, потом зарыл, оставив при себе только список с указанием мест рождения. Потом наступил день, когда с Орловым остался один красноармеец — ярославец Григорий Улитин. Вдвоем провели около недели: днем по очереди спали, по ночам шли.

Однажды на рассвете в заброшенном кирпичном сарае, где они укрылись, услышали откуда-то снизу легкий свист, а потом приподнялась крышка погреба, и хриплый голос сказал:

— Не стреляйте, свой!

Вылез однокурсник Орлова по военному училищу старший лейтенант Николай Ильин.

— Я только-только зашел, и тут же вы. Послушал, о чем вы говорите, и решил: «Свои. Хорошие мужики, правильные». Тебя, Алексей, я не узнал, а то бы сразу выскочил.

125