Было трудно. Хорошо, что Феликса забрали к себе в Иваново дед и бабушка. Зарплаты Нади и стипендии едва хватало на двоих. Каждое воскресенье Андрей утром отправлялся на товарный двор Курского вокзала: Московский Совет распорядился, чтобы биржа труда посылала студентов на погрузку вагонов вне очереди.
Самым трудным оказалось за два года одолеть программу средней школы. Особенно тяжело давалась алгебра. Сначала Андрей получал одни «уды». Преподаватель Лапин, из бывших офицеров, каждый раз сопровождал отметку, одним и тем же разговором:
— Не знаю, дорогой товарищ, что с вами делать… Впереди у вас в институте интегральное исчисление, а способностей никаких… — И добавлял с ехидством: — Вот в Германии, говорят, даже лошади интегрируют.
Андрей невозмутимо отвечал:
— Возможно. Постараюсь догнать лошадь.
К концу года Лапин сдался, поставил «отлично».
— А вы упорный, Мартынов…
Был январь 1924 года. Стужа. В Колонном зале Дома союзов лежал Ильич. Андрей встал в очередь в три утра. Мимо гроба прошел в одиннадцать. В почетном карауле стоял Дзержинский. Бледное суровое лицо, казалось, высечено из мрамора.
После занятий в институте Андрей бежал в библиотеку Румянцевского музея, переименованную в начале 1925 года в Публичную библиотеку имени В. И. Ленина. Только там и можно было поработать и, что греха таить, за десять копеек получить в буфете ужин. И дешево, и без хлопот, не надо обременять Надю.
Вечером 31 октября 1925 года Андрей шел домой по Знаменке. У ворот большого дома дворник поднимался по лестнице с траурным флагом, Мартынов не обратил бы внимания, если бы прохожий не спросил дворника:
— Кто умер?
— Фрунзе…
На всю жизнь остались в памяти горькие минуты. В гостинице «Якорь» на Тверской в номере у приехавшего из Иваново-Вознесенска Михаила Ивановича Мартынова собрались земляки. Перекидывались редкими фразами:
— Не уберегли Михаила Васильевича…
— Подумать только, умереть в сорок лет!..
Посидели, погоревали. Андрей проводил комкора Анфима Ивановича Болотина и вернулся.
Михаил Иванович сиротливо сидел на узеньком диванчике.
— Ты что? — спросил он сына.
— Что-то домой не хочется.
Отец заплакал:
— Не уберегли!..
На другой день на семинарских занятиях по истории партии Андрей рассказывал о Фрунзе. Вспомнил и первую встречу — как давно, еще до революции, в лесу Фрунзе сломал гриб, а Анфим Болотин сердито заметил: «Это тебе не огурец!» Студенты слушали молча. Слышно было, как за окном лил дождь. Андрей думал: «Сколько с тех пор прошло лет? Всего восемнадцать, а кажется — вечность».
Много времени спустя Андрей в большой аудитории Политехнического музея услышал Маяковского. Мартынов не был тут с памятных дней апреля 1918 года — тогда он слушал Ленина, выступавшего с докладом об очередных задачах Советской власти.
Маяковский читал поэму «Во весь голос»:
…Мы
диалектику
учили не по Гегелю.
Бряцанием боев
она врывалась в стих,
когда
под пулями
от нас буржуи бегали,
как мы
когда-то
бегали от них.
В июле 1926 года студент предпоследнего курса Андрей Мартынов, выстояв в очереди много часов, прошел мимо гроба Дзержинского. У выхода из Колонного зала Андрея остановил Петерс:
— Идем со мной…
Вместе прошли в комнату, где формировался почетный караул. Петерс сказал распорядителю:
— Это Мартынов, наш…
Андрей стоял в ногах, не отрывая глаз от Петерса, стоявшего напротив, — только бы не видать лица Дзержинского, — не хотелось верить, что Феликс Эдмундович мертв: «Если бы мне сейчас было столько же лет, как тебе!..»
Весной 1927 года Мартынова со справкой, что «предъявитель сего имеет право преподавать общественные науки, а также немецкий язык», направили в глухой уезд Вологодской губернии. Конечно, можно было попроситься поюжнее, в родные ивановские места, но дисциплинированность, ставшая нормой поведения, не позволила отказаться от назначения. Только через четыре года перебрались поближе к родине — в Алексино.
В первый день войны Мартынов явился в военкомат с просьбой отправить его на фронт, но ему ответили:
— Потребуетесь — позовем. А пока учите детей уму-разуму. Здесь от вас больше пользы…
Походив по районным организациям, заглянув, как обещал жене, в военкомат, — там участливо сообщили, что никаких сведений о Феликсе не поступило, — Мартынов под вечер зашел в райком.
Секретарь показал ему телеграмму: «Срочно командируйте в ЦК члена ВКП(б) Мартынова Андрея Михайловича».
— Хорошо, что зашел, мы собирались за тобой нарочного посылать. Интересно, зачем ты понадобился?
В гороскопы я не верю — не небесные светила распоряжаются судьбой человека, и только посмеиваюсь, когда моя дорогая Надя, вспоминая по утрам, что ей приснилось, вслух размышляет: «К чему бы это?»
Но март, месяц моего рождения, всегда приносит события для меня исторические: в марте 1917 года я познакомился с Надей, в марте 1918 года начал работать в ВЧК, в марте 1919 года на VIII съезде партии впервые разговаривал с Владимиром Ильичем, в марте 1921 года получил орден Красного Знамени… Короче, март для меня месяц особенный.
С волнением я поднялся на третий этаж дома два на площади Дзержинского — в пропуске было написано: «К товарищу Мальгину». Разыскал нужную комнату, назвал секретарю свою фамилию, и тот сказал: